Прошло два года. Всё время отвлекало что-то более важное и срочное. И вдруг среди бумаг одесской парижанки, великой художницы Сони Делоне, я нашёл письмо, написанное на бланке «Завода белой жести и металлических изделий инженера М.Г. Левина», который находился в Одессе, на Куяльницкой дороге, № 17. Управляющим этим заводом был отец Сони, Элия (Илья) Штерн.
Письмо было написано женой сослуживца Эли Штерна и отправлено в конце ноября 1915 года из Одессы в португальский город Вила-ду-Конди. Там в это время жили Соня, её муж Робер и их четырёхлетний сын Шарль. И не просто жили, а активно работали, попутно давая толчок развитию португальского авангарда.
Вот это письмо:
«С разрешения Вашего уважаемого родителя Господина И. Штерна честь имею покорнейше просить Вас не отказать в исполнении моей нижеследуюшей просьбы.
Родители мои, Иосиф и Нехама Шульман, находятся в настоящее время в Палестине в колонии Нес-Циона (Ваади-Ханин) возле Яффы и с октября месяца прошлого года я от них никаких известий не получила и сама не имела возможности известить о себе.
Меня страшно беспокоит та мысль, что неполучение от меня известий может очень пагубно отразиться на слабом здоровье моей матери.
Не имея никакой возможности известить моих родителей о себе иным путём, честь имею обратиться к Вам с покорнейшей просьбой не отказать и переслать в переводе на немецкий язык прилагаемого при сём моего письма по следующему адресу: Joseph Schulman Colonie Nes-Ziona, Jaffa, Palestina.
Если у Вас получится известие от моих родителей, покорнейше прошу не отказать Вас в любезности и переслать таковое для меня по адресу Ваших уважаемых родителей.
Благодарю Вас заранее за исполнение моей просьбы и извиняюсь за беспокойство, пребываю к Вам с истинным почтением,
Эстер Явойш».
Сопровождала письмо приписка от папы: «Дорогая Соничка! Просьба эта исходит от жены моего сослуживца, родители которой находятся в Яффо. Если это не затруднительно для тебя, то исполни его просьбу и сделаешь доброе дело».
Конечно, в разгар Первой мировой отправка писем из России в Османскую империю, воевавшую на стороне Германии, была невозможной. А вот Португалия в 1915-м ещё сохраняла нейтралитет.
Эстер имела все основания беспокоиться о здоровье матери не только потому, что не могла сообщить о своих делах. В том же 1915 году правительство младотурков занялось депортацией – считай, уничтожением – огромного армянского населения империи. Над еврейским населением Палестины тоже нависла смертельная угроза. И лишь вмешательство германского правительства, покровительствовавшего сионистам (да-да!), в конце концов её предотвратила. Как это ни удивительно, но исполнительный комитет Всемирной сионистской организации располагался тогда в Берлине.
Однако евреи всё же стали уезжать из Палестины, опасаясь повторения трагедии армян. Только в 1915 году выехало одиннадцать тысяч, а всего за годы войны – около тридцати тысяч, что было очень много для ишува, еврейского населения Эрец-Исраэль.
Усугубила ситуацию и разразившаяся эпидемия холеры…
Так что волнение Эстер Явойш было вполне обоснованным.
Однако к холере, малярии и другим болезням еврейским поселенцам было не привыкать. Собственно, если бы не малярия, возможно, и не появился бы на карте Израиля город с названием Нес-Циона – знамя к Сиону…
В конце концов, решающим, последним совпадением, побудившим меня засесть наконец за очерк об этом городе, стал ничего не значащий разговор с друзьями в Праге. Мы провожали лето в гостях у Ильи и Валентины Лернер и за поеданием шашлыка жаловались друг другу на то, какая же в Чехии невкусная еда. Я сказал, что даже нашёл в Сети подборку лучших пражских ресторанов ливанской кухни и собираюсь все их посетить. И тут Илья сказал, что знает замечательный ресторан с ливанской кухней. Называется он «Петра». Правда, расположен он не в Праге, а в израильском городе Нес-Циона.
Я понял, что это знак. И сел за компьютер.
Итак, в 1882 году живший в Одессе галицийский хасид Реувен Лерер (почти Лернер) встречает немца, темплера Густава Рейслера. Настоящая фамилия Лерера была Печорник. В детстве отец отправил его на юг Украины, в немецкую семью Лерер, чтобы его не забрали в царскую армию. И мальчик принял фамилию приёмных родителей.
В восемнадцатилетнем возрасте он переехал в Одессу, где занялся поставкой сена и лошадей для этой самой армии. Заработав, Реувен купил большой участок земли в посёлке Христо-Яновка под Одессой (так пишут все источники, но, как я ни искал, посёлка с таким названием не нашёл – возможно, это была Яновка, ещё недавно называемая Ивановкой).
За несколько лет до этого, в 1878-м, Густав Рейслер с семьёй поселились в Палестине. Они купили в арабской деревушке Ваади-Ханин участок земли и посадили там цитрусовый сад. Что представляла собой тогда Палестина? Болота, перемежающиеся пустынями. А где болота, там и малярия. Жена и дочери Рейслера заболели и умерли. А сам он в отчаянии размышлял, что делать с землёй. Каким-то чудом оказался в Одессе. И встретил Лерера.
Член «Ховевей-Циона» Реувен Лерер мечтал о переезде в Эрец-Исраэль. И сразу предложил Рейслеру обменяться землёй – свою под Одессой на землю в Эрец-Исраэль. Причём обмен был неравноценным – Лерер предложил земли ровно в десять раз больше, свои двадцать тысяч дунамов (тогда 919,3 квадратных метра) он готов был обменять на две тысячи в Земле обетованной. Рейслер c радостью согласился. Ещё бы – Одесса была тогда четвёртым городом в Российской империи. Прекрасное расположение. Плодородная земля. Никакой малярии. Порт и связи со всем миром. Цивилизация, в общем. Куда там пустыням и болотам Палестины.
Знал бы он, что случится спустя тридцать с небольшим лет…
А Лерер радостно отправился на свою новую-старую родину. Из процветающей Одессы – в песчаную глушь. Взял с собой шестнадцатилетнего сына Моше. И ничего, что Реувену было уже пятьдесят. Он был полон планов и энергии. Приехав в Эрец-Исраэль, отец и сын первым делом поднялись в Иерусалим, чтобы помолиться у Стены плача. А потом поехали к себе, осваивать новую землю. Так в 1883 году появилась первая в Израиле частная ферма. Вернулся в Одессу за женой Фейгой и пятью детьми – за хозяйством в это время присматривал Моше – и взялся за работу. Завёл там первую в Израиле пасеку. Первым в Израиле посадил виноградники гамбургского муската. Часть земли он продал другим евреям, повесив объявление возле порта Яффо – чтобы жить и молиться вместе. Первые поселенцы жили в подвале дома Лереров. Вскоре селение назвали в его честь - Нахалат-Реувен. В 1890 году ещё один сионист, социалист Михаил Гальперин, выкупил у Лереров 170 дунамов земли и основал по соседству первый в Израиле рабочий посёлок, назвав его Нес-Циона – в буквальном переводе «знамя к Сиону», по фразе из книги Иеремии: «Выставьте знамя к Сиону, бегите, не останавливайтесь, ибо Я приведу от севера бедствие и великую гибель». В 1891 году Гальперин, собрав группу людей на Холме Любви, развернул бело-голубой флаг, украшенный золотыми буквами «Нес-Циона». Флаг был очень поход на официальный флаг Израиля, утверждённый на Первом сионистском конгрессе семь лет спустя.
Вскоре оба посёлка слились в один, получив общее название Нес-Циона. Интересно, что до образования Государства Израиль Нес-Циона была единственным сельским населённым пунктом со смешанным населением. Причём Лерер прекрасно с ними уживался. Арабы уехали оттуда уже после начала Войны за независимость. И сейчас Нес-Циона – самый еврейский город Израиля. В начале 2018 года тут жило почти пятьдесят тысяч жителей, из которых 99,6 процентов – евреи. В городе восемнадцать школ, два футбольных и баскетбольный клуб, работает Израильский институт биологоческих исследований.
А Реувен с Фейгой и пятью детьми прожили там всю жизнь. На их ферме бывали и Ротшильд, и Герцль. Сам Лерер участвовал в 6-м Сионистском конгрессе в Базеле. Реувен умер в возрасте восьмидесяти пяти лет. Фейга намного пережила его – она прожила сто пятнадцать лет. Фантастика. Они не видели ни одесского погрома, ни революции и последовавшей за ней Гражданской войны. Их земля не была национализирована, их дом не был разграблен… Муниципалитет нынешней Нес-Ционы восстановил недавно их усадьбу, реконструировал колодец и цитрусовую плантацию, а в небольшом доме, который Лереры использовали под склад, сделали музей. У входа в усадьбу сейчас стоит скульптура – Реувен и Фейга, обнявшись, сидят на скамейке. В центре города есть площадь Лерер. И каждый в Нес-Ционе знает, благодаря кому возник этот город.
Ничего этого в бывшей Российской империи, ставшей позже Советским Союзом, они бы не получили. В лучшем случае они бы просто выжили. В самом лучшем случае. О том, что случилось с Густавом Рейслером, даже думать не хочется. Если он дожил до Первой мировой, наверняка попал в тюрьму как немец или вынужден был бежать. Земля его была, конечно, национализирована. Всё, что создавалось годами, пошло прахом.
Мы часто воспринимаем Израиль как страну, в которой всегда неспокойно. Идёт война, постоянные конфликты с арабскими соседями… И в Нес-Ционе были перестрелки во время арабского восстания в 1936-39 годах, и во время войны за независимость в 1948 году. Один из первых поселенцев, Авраам Яловски, погиб от рук арабского террориста ещё в 1888 году.
И, тем не менее, частная собственность как была, так и осталась неприкосновенной, а то, что тяжёлым трудом зарабатывали предки, передаётся по наследству и преумножается. Прочитав историю возникновения Нес-Циона, я сразу вспомнил о коллекции картин одесских «независимых» художников, которую вывез в 1919 году в Эрец-Исраэль на пароходе «Руслан» Яков Перемен. В Одессе их работ практически не осталось – всё было уничтожено во время борьбы с формализмом в искусстве. Революции, войны, нищета не способствуют сохранению традиций. А в таком небезопасном Израиле сохранилось абсолютно всё. Удивительно – сегодняшний мэр Нес-Циона, Шмуэль Боксер – праправнук Реувена Лерера.
Выводы каждый пусть сделает сам.
Ах, да, забыл написать. Девичья фамилия жены Ильи Лернера (почти Лерера), рассказавшего мне о том самом ресторане в Нес-Циона, была Шульман. Прямо как у живших в Нес-Циона родителей Эстер Явойш.
Ну как тут не поверить в то, что случайностей не бывает?