Впрочем, не только литературные журналы сообщали своим читателям весьма спорную с точки зрения Главлита, т.е. цензуры, информацию. Даже такой идеологически выверенный журнал «Советское государство и право» случайно или намеренно публиковал статьи, опасные с точки зрения идеологической монополии в СССР. Так, являясь читателем этого журнала в лагере (я подписывался на него) я узнал достаточно полно о монахе Филофее времен Ивана Грозного и благодаря этому там же, в лагере написал вполне антисоветскую статью «В мире Филофея». И передал оттуда же, из лагеря её для публикации в Самиздате и в эмигрантских изданиях. Впрочем, из-за некоторой антирусскости эту мою статью отказались тогда публиковать толстые и тонкие эмигрантские журналы, даже совсем не страдавший симпатией к русскому национализму «Континент».
Вспомнил я и такое. Странное и почти невероятное. Неизвестная широкой публике небольшая еженедельная газета «Советский цирк», продававшаяся в киосках «Союзпечати» в крупных городах, в каждом номере неизменно размещала жесткие правдивые статьи о ситуации в СССР, злодеяниях советских карательных органов и тому подобное. Да, именно так, «Советский цирк». Это были последние годы жизни советской империи.
Мне грустно. Социальные сети предлагают совершенно иную информацию. Воспитывающую отсутствие литературного вкуса. Да и само чтение с экрана… Я стар и консервативен, именно поэтому имею право ворчать.
Отношение к литературному, качественному языку далеко не всегда совпадает с информацией, подаваемой читателю на этом языке. Украинский язык Ивана Свитлычного и Васыля Стуса резко отличался от языка филологов, помогавших Комитету Государственной Безопасности своими так называемыми рецензиями определять Свитлычного и Стуса украинскими буржуазными националистами. Кстати, среди профессиональных патриотов, после ухода в мир иной Ивана и Васыля, были те, кто прямо и косвенно (больше прямо!) способствовал расправе над этими славными и честными сыновьями Украины.
Не могу (и не хочу!) забыть свои тюремные дни, проведенные в одной камере с Васылем Стусом. Его голос, его удивительные стихи и его переводы Рильке… Я, выросший в советской Украине, регулярно посещавший в школе уроки украинского языка, именно там, во внутренней тюрьме КГБ впервые услышал литературный украинский язык. Настоящий, не со стихами позднего, перепуганного до смерти Тычины.
Спустя два года, уже в уральском политическом лагере мой новый друг Игорь Калынець дал мне стихи иного, раннего Тычины. Которые не преподавали в советской школе. И познакомил меня со стихами своего поэтического кумира Богдана-Игора Антоныча. Впрочем, он же, буржуазный украинский националист, уговорил меня впервые прочитать «Войну и мир» Льва Толстого. Прежде непонятного мне из-за качества преподавания литературы в школе.
Совсем недавно в вагоне метро я увидел, что молодая женщина читает томик Беранже на украинском. Я вспыхнул желанием броситься к ней и спросить, есть ли в этой книге переводы Ивана Алексеевича Свитлычного. Те самые, лагерные… Сдержался, мой порыв мог быть истолкован иначе.
Тогда я осознал важное: поэзия, настоящая, классическая, как особенная, высшая форма бытования словесности – жива. И я, ныне состарившийся, очень давно, в молодые свои годы имел великое счастье жить рядом с лучшими из нас. С поэтами, в силу обстоятельств писавшими свои стихи в тюрьмах и лагерях угрюмой, жестокой империи.