Спустя день или два наш неформальный лидер Иван Алексеевич Свитлычный попросил меня познакомиться с Валерием поближе, почувствовать его настроение. Мне этот молодой человек, почти мой одногодка, понравился. Вырос в типичной киевской интеллигентной семье, много читал, арестован за авторство двух «антисоветских текстов». В отличие от меня мало ориентировался в Самиздате, но «дышал» тем же воздухом неприятия советской лжи. Перед арестом работал в «Літературній Украіні».
Где-то через неделю-другую Иван Алексеевич в моем присутствии предложил Валерию продолжить свое журналистское творчество. Здесь, в зоне. Писать так, как сердце прикажет. Валера растерялся. Свитлычный уточнил: «Вы пишите, а мы будем ваши статьи передавать для публикации в Самиздат. И на Запад. Будете автором всевозможных «враждебных голосов».
Валера тактично не задал вопрос, как Свитлычный будет передавать его тексты на волю, но с предложением согласился.
Умный, ироничный и острый на язык Валерий быстро вошел в круг «посвященных». Беседовал подолгу со стариками-двадцатипятилетниками, потом писал о них биографические очерки. Наши лагерные писари (Горбаль, Калынець, Шовковый и другие) переписывали его тексты мелким каллиграфическим почерком на тончайшую электроконденсаторную бумагу. Я сворачивал эти бумажные полоски в готовые к отправке капсулы. Вывозили эти капсулы внутри себя после ежегодных свиданий мама Валеры Нина Михайловна, Леонида Павловна Свитлычная и другие. Благодаря Валере остались в истории прежде безымянные для широкого мира старые солдаты Украинской Повстанческой Армии Дмитро Басараб, Васыль Пидгородецький, Антон Олийнык, Олекса Киселык, Степан Мамчур.
Однажды Валеру вызвал на беседу наш лагерный кагебист капитан Утыро. Он прямо спросил, вежливо, без угроз: «О ком пишете сейчас, Валерий Вениаминович, чей словесный портрет готовите?» Валера, не желая входить в эту странную дискуссию, ответил с легкой улыбкой: «Ну, что вы, гражданин начальник, я этим не занимаюсь». Но Утыро продолжил: «Не думайте, что я это спросил из оперативных соображений. Ваши тексты публикуют, читают по разным «голосам». Я спросил вас с единственной целью, хочу знать заранее, за что мое московское начальство будет на этот раз снимать мне голову!».
Это было признание, Валера был счастлив. Как раз в эти дни он описывал горькую жизнь Мирона Симчича.
Мы, как могли, щадили Валеру. Он страдал хроническим заболеванием почек. Лишь один или два раза он участвовал вместе с нами в кратковременных голодовках протеста. Естественно, ни об обследовании, хотя бы поверхностном, ни о лечении в лагерных условиях речи не было. Много читал и много писал. Каждое его свидание с мамой, Ниной Михайловной, сопровождалось передачей на волю информации о нашей жизни. Однажды из-за неосторожности Валеры (он вслух произнес слово папір) в комнату свиданий ворвались офицеры и прапорщики. Свидание с мамой прослушивалось кем-то украиноязычным. К счастью, наши капсулы с информацией не нашли (они там были!). Нам повезло: нашли деньги, которые хотела тайком передать сыну Нина Михайловна. Сердце матери… В нашей, контролируемой офицерами КГБ зоне иметь деньги не имело смысла. Разъяренный майор Федоров, руководивший обыском, сам, своими руками бросил пластмассовую ёмкость с капсулами, прикрытыми привезенными Ниной Михайловной сушенными ягодами, прямо ей в сумку. Спустя несколько недель Самиздат и «голоса» взорвались обильной информацией из нашей зоны. Нина Михайловна и на этот раз выполнила просьбу сына.
Ссылку Валера отбывал в Казахстане. В небольшом селении, где кроме него жили и подворовывали у местных сосланные туда уголовники. Нина Михайловна приезжала к сыну, когда позволяли обстоятельства и деньги. Однажды остановилась около сидящего на скамье перед домом старого казаха. Он неожиданно произнес: «Ты можешь гордиться сыном!».
Потом был Киев. Всё ещё советский Киев. Валера, как и все мы, бывшие лагерники, очень хотел уехать. Куда угодно. Лишь бы покинуть навсегда родину победившего социализма. Тогда это было невозможно. Мы общались здесь, в Киеве, делились сокровенным. Мы оба понимали, что находимся под пристальным вниманием КГБ, всегда готовым к прыжку. Но и Валера, и я писать не перестали. Я писал в «стол», а Валера решился на неосторожный шаг, передал два своих текста на Запад. Утечка информации, по-видимому, произошла из офиса радио «Свобода» в Германии. Это мое предположение. Точную информацию может сообщить наш умелый переговорщик, генерал КГБ Евгений Кириллович Марчук.
Валеру арестовали. Когда судья Зубец зачитал приговор, Валера, с трудом стоявший на ногах и держась за барьер, отделявший его от зала, иронически произнес: «Слишком много, можно было и меньше, 10 лет я не проживу». Под зданием суда не было ни Драча, ни Павлычко, ни Дзюбы, ни других тайных патриотов. Никого, кроме трех евреев, близко знавших и любивших Валеру.
Он умер от уремии в зэковской тюремной больнице в Ленинграде. Нина Михайловна из всех своих материнских сил боролась за спасение сына. Спустя годы она подготовила и издала страшную книгу «Листи до матері з неволі». Её бы, эту книгу сейчас повторить массовым тиражом и дать ученикам старших классов. Для нравственной иммунизации.
Знаю, на это денег нет. Ни у Ахметова, ни у Фирташа, ни у Порошенко. Всё идет на выборы… Тела умерших политзаключенных советская власть не отдавала родственникам. Хоронили вблизи тюрьмы, без семьи, друзей. Под номером, без имени. Нина Михайловна совершила невероятное, она добилась разрешения похоронить сына на родине. Глава украинского КГБ Федорчук был категорически против, но Москва приказала. Жуткие были похороны. Я написал об этом в своих воспоминаниях о Валере.
Памяти Аллы Марченко. Текст Семёна Глузмана о сестре Валерия Марченко
Когда-то, уже в послесоветские времена, мы с друзьями учредили ежегодную премию имени Валерия Марченко. Для журналистов. Потом, спустя несколько лет спустя, я увидел: журналистам это не нужно. Премия умерла. Но я очень хочу, чтобы память о моем друге жила в этой стране. Он заслужил это.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Валерий Марченко «Шерше ля фам», Урал,1976 год
Уважаемый господин редактор!
Я делаю этот шаг не из побуждений чувственного порядка, равно как и не из жажды новизны. Опубликовать матримониальное объявление меня побудила статья в Moscow News (№ 32 за 1976 год), в коей черным по белому доказывается право жителей СССР вступать в брак с гражданином любой страны. Естественно из сообщения советской печати сделать вывод: это право выбора местожительства также всецело в распоряжении супружеской четы. Я не хочу жить в этой стране. Поэтому и обращаюсь к женщинам мира словами молитвы: из бездны взываю. Предлагаю вам следующий текст. 39-летний шатен, выше среднего роста, образован, неглуп, без широких претензий ищет подругу жизни с целью создать семью. Возраст, рост, цвет кожи, социальное происхождение – значения не имеют. Обучен шить на машинке, могу мыть посуду, натирать полы, стирать бельё, топить печь и котлы, работать на лесоповале, писать книги и музицировать. Умею, как говорят домохозяйки, из ничего сварить обед (лагерную баланду, заправленную крапивой и подорожником, ребята называли объедением). В конце концов, если моя кухня не понравится, мы можем ходить в столовую бургомистрата. За детьми обязуюсь ухаживать безусыпно. А если у пожелавшей сочетаться брачными узами окажется парализованная любимая бабушка с гноящимися язвами, я готов быть круглосуточной сиделкой. Бич прочих семей – сцены и ревность невозможны по той причине, что в случае развода меня могут выдворить назад в Советский Союз. Согласен на слепую, безногую, прокаженную итальянскую коммунистку без права на развод. И если позаимствовать у поэта условное наклонение: да будь он и негром преклонных годов! Мой адрес для переговоров и уведомления: Москва, учр.5110-1-ВС. Я внимательно прочитал все вышеизложенное и подумал, что кагебисты, быть может, после этого заявления и выпустят меня из СССР, но стерилизуют непременно. У классовой борьбы ведь свои приемы. Что ж, тогда придется уповать исключительно на духовную сторону супружеской жизни.
С любовью. Особо опасный государственный преступник Валерий Марченко.
Этот текст Валеры был опубликован в том же 1976 году в одной из европейских газет. И в «Хронике текущих событий» в СССР. Таким был мой друг.