ГоловнаКультура

"Лімб": Архітектура невизначеності

9 декабря в Национальной опере силами музыкального агентства «Ухо» состоится премьера украинской постановки оперы Стефано Джервазони «Лимб». Билеты на оперу практически незнакомого отечественной публике современного итальянского композитора размели ещё за две недели до события. Так что в дополнительной агитации спектакль не нуждается, а вот в комментариях – нуждается ещё как.

 Луиджи Гаджеро
Фото: Макс Требухов
Луиджи Гаджеро

Так называемая «камерная» опера длиной в 80 минут для шести перкуссионистов, трёх инструменталистов, трёх вокалистов, олицетворяющих Карла Линнея, Джордано Бруно и Мэрилин Монро, и трёх актёров – настоящий вызов для постановщиков. Около шестидесяти ударных инструментов, десять видов блокфлейт, самая большая из которых ростом в три метра, трёхметровый альпийский рог и ещё длинный список инструментов, о доставке которых в Украину сооснователь «Уха» Саша Андрусик может написать приключенческую книгу, электроника и выставка современного искусства на сцене – это ли не способ взорвать себе мозг? Добавьте великолепное либретто на шести языках (на премьере обещают выдавать книжечки с русским переводом, а кроме того, будет бегущая строка на украинском).

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

В основу либретто легли тексты, которые существовали задолго до того, как стали оперными ариями и диалогами. Среди них – «Моему другому сыну» из частной переписки Карла Линнея, его же Nemesis divina («Божественное возмездие») и «Бракосочетание и сексуальность растений», фрагменты «Божественной комедии» Данте Алигьери, «Сумерков идолов» Фридриха Ницше, «Pro domo et mundo» Карла Крауса, цитаты из Джордано Бруно и записных книжек Мэрилин Монро. Поскольку каждый персонаж в опере преимущественно цитирует свои собственные или чужие тексты, полноценных диалогов вы здесь не найдёте.

По задумке команды «Уха», «Лимб» – сложный многослойный текст, в котором либретто, музыкальная составляющая и сценическое воплощение существуют в трех разных плоскостях, не конфонтирующих, но и не согласующихся друг с другом. Здесь всё разделено, всё разбросано, и точка схождения – глаза зрителя.

Сценограф с расширенными до режиссёрских полномочиями Катерина Либкинд отталкивалась в своей трактовке от того странного свойства памяти, которое подобно послевкусию – когда ситуация уже осталась в прошлом, но какой-то из её аспектов осел в голове: предмет, фактура или состояние.

Катерина Либкинд (справа), Саша Андрусик и Луиджи Гаджеро на репетиции
Фото: Макс Требухов
Катерина Либкинд (справа), Саша Андрусик и Луиджи Гаджеро на репетиции

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Создавая пространство для Джордано Бруно, художница пыталась представить некую ренессансную комнату, которая функциональна ровно один раз и ровно для одного типа движения – некий архитектурный аппендицит. В ней много кранов, и Джордано всё время хочет пить – он будто и не помнит того, что с ним произошло, но физическая потребность потушить пожар осталась. Бруно выдадут пластиковые синие стаканчики, и он каждый раз будет тянуться за новым, чистым. Как и многие другие идеи, эта выплыла из характера исполнителя – французского контртенора Гийома Дельпеша. Глядя на его мимозность, режиссёр решила, что такой человек должен быть очень брезглив и каждый раз брать новый стаканчик. А потом размышлять, куда его поставить.

Гийом Дельпеш
Фото: Макс Требухов
Гийом Дельпеш

Гийом Дельпеш и Анна Пироли
Фото: Макс Требухов
Гийом Дельпеш и Анна Пироли

Гийом Дельпеш
Фото: Макс Требухов
Гийом Дельпеш

Бруно – самый статичный герой. Он даже в общих танцах не принимает участия – возвышается на небольшой платформе-пьедестале, которая крутит его вокруг своей оси. Таким образом, не он сам, а всё вокруг него танцует.

Карл Линней (его исполняет украинский баритон Виктор Рудь) – первый герой, который начинает ассимилироваться в своём пространстве. Его сад, оплетающий куски строительного мусора – монтажную пену и пенопласт, – приютил чучела животных и некое подобие диалогового окна без текста. По сути, это метафора идеи классификации растений и животных, волновавшая Карла, но не в двухмерном чертеже, а объёмная. Карл всё время занят возделыванием своего сада и заботой о животных в нём. Его лимб – это зацикленность на классификации.

Виктор Рудь
Фото: Макс Требухов
Виктор Рудь

Виктор Рудь и Анна Пироли
Фото: Макс Требухов
Виктор Рудь и Анна Пироли

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

У героини итальянского сопрано Анны Пироли Мэрилин Монро (в партитуре она, из-за проблем с авторскими правами, – Тина) – два экрана. На огромном, десятиметровом, сперва – полоска, которая всю оперу будет расширяться, то в стороны, то вверх, становясь фрагментом видео с Мэрилин и постепенно сменяясь на режущую глаза картину восходящего солнца. Здесь использован короткий фрагмент из интервью, в котором киноактриса просто молчит и слушает вопрос. Каждую секунду у неё меняется мимика – и это при том, что видео замедлено. В киевской постановке она будет постоянно метаться, сомневаться даже при пустяковом выборе – вот Мэрилин вышла, и «вроде бы нужно красиво сесть, но вдруг кто подумает, что я сделала это специально; нет, не буду садиться». Она разрывается между действиями и не заканчивает ни одно из них.

Анна Пироли
Фото: Макс Требухов
Анна Пироли

Анна Пироли и Гийом дельпеш
Фото: Макс Требухов
Анна Пироли и Гийом дельпеш

Фото: Макс Требухов

Помимо вокалистов в постановке принимают участие три актёра – своего рода альтер эго каждого певца. Они – посетители выставки, но достаточно сделать какое-то конкретное повторяющееся движение – начать натягивать шапку, ставить бокал с шампанским или тянуться из окна, как каждый попадает в некую временную яму и произносит свой текст, корреспондирующий с пением соответствующего героя.

Это то, что касается сценографии и режиссуры.

О музыке мы поговорили с дирижёром и руководителем «Ухо-ансамбля» Луиджи Гаджеро.

Если я верно услышала, в партитуре «Лимба» использована масса цитат.

Так и есть. Первая из них появляется в самом начале оперы, это самый известный фрагмент «Орфея» Клаудио Монтеверди.

Дальше – Танец фурий из «Орфея и Эвридики» Кристофа Виллибальда Глюка, в ходе которого происходит анаморфоза: Глюк постепенно трансформируется в Джервазони.

Следующая цитата – Генри Пёрселл, Ария Гения Холода. Что характерно: если Глюк превращается в Джервазони, то тут начало в духе Хельмута Лахенманна (с массой шумов), а конец – пёрселловский.

Также сквозным образом использована знаменитая ария «Ah que j'aime les militaires» из оперетты-буфф Жака Оффенбаха «Герцогиня Герольштейнская».

Ну и, наконец, сам лимбо – карибский танец, его Джервазони «снял» с записи, оставив вполне узнаваемые фразы.

Послушай, в этой опере так много всего намешано, начиная от стилей и заканчивая инструментарием, что хочется спросить: что придаёт ей целостность?

Как по мне, её жанр – пастиш, и идея оперы чрезвычайно иронична. Но что даёт непрерывность движению – так это вокальные линии. Помнишь Бастера Китона? За 20 секунд ему нужно сбежать из здания, вскочить в поезд, оттуда выпрыгнуть в воду и доплыть до лодки. Пейзажи меняются, но Бастер Китон всё тот же. Подобным образом выстроена и эта опера. Есть три статичных характера, а ландшафт постоянно меняется.

Экзотический состав инструментария «Лимба» объясняется особенностями его заказа. Но помимо этих формальных обстоятельств, что такое количество необычных инструментов придаёт музыкальному тексту?

Стефано – поэт и мастер оркестровки. Думаю, эта вселенная ударных доносит тысячи разных звуков лимба. Это пространство, в котором можно найти всё. Чтобы передать многообразие его составляющих, композитору и нужны все эти инструменты. Альпийский рог, например, для меня – иронический инструмент. Ему вроде не место в оркестре, но ведь в лимбе всё возможно.

Фото: Макс Требухов

По другим партитурам Джервазони мне показалось, что он более экономен в средствах выразительности. Эта – исключение?

Нет-нет, она в показательна для его творчества своим многообразием. Что мне действительно нравится в Стефано – он пробует что-то совсем новое в каждой композиции. Даже среди очень хороших авторов есть те, кто придерживается стандартного для себя метода или пути написания. Они не рискуют. Стефано же рискует всегда. Конечно, при таком подходе у него есть плохие пьесы, и он это прекрасно понимает (так что не сочти эту фразу моим обвинением). Но именно потому что у него есть плохие пьесы, есть и хорошие. Когда идёшь на риск и выигрываешь – это фантастика.

Инструменталисты и дирижёр в этой партитуре тоже рискуют?

Ещё как. Самая большая сложность – объединить все инструменты. Безумно сложно сыграть фразу связно, на легато. Огромная опасность, что всё распадётся. У каждого инструмента – пара нот, и он должен встроиться в живую фразу.

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Фото: Макс Требухов

Для меня эта партитура не только о лимбе, но и о Вавилонской башне. И из-за языков, и из-за инструментов…

Для меня тоже. Мне кажется, это одна из главных идей оперы – проблема коммуникации. И это непонимание друг друга не только внешнее, для меня персонально оно ещё и отражает возможности человеческой душе. Бруно – её идеалистическая часть. Он не контактирует с реальностью ни текстами, ни музыкой. Даже когда рядом такая женщина, как Мэрилин Монро, он продолжает говорить об онтологическом статусе тени и метафизических вопросах. Это та часть нас, которая не заботится о реальности.

Затем есть Карл Линней – воплощение рациональности и научного осмысления мира. Подчинение себе мира посредством вычислений. Этот принцип даёт тебе ощущение, что ты – захватчик мира. На метафизическом уровне ты никогда не совершишь подобный жест. А Карл считает, что знает науку, а значит, знает правду – глупая позиция нашего общества, потерявшего взаимодействие с трансцендентным.

Третий характер – Мэрилин или Тина, воплощение человеческих чувств. Это вообще единственный персонаж в опере, демонстрирующий свои чувства. Но они для неё – тюрьма «здесь и сейчас». Она жалуется то на холод, то на стук крови в висках. Она никого не слушает, только чувствует. Вот с такими проблемами эти три части пытаются коммуницировать друг с другом.

Эти три персонажа реальны или символичны?

И то, и другое. Реальные люди и архетипы.

Любов МорозоваЛюбов Морозова, журналістка, музичний критик
Читайте головні новини LB.ua в соціальних мережах Facebook, Twitter і Telegram