Спекуляции вокруг ядерного оружия, вероятно, относятся к наиболее распространенным и вполне могут потягаться по частоте появления с разговорами о евроинтеграции. Поздние сожаления вполне понятны и по-своему обоснованы. К сожалению или к счастью, перевести их из эмоциональной сферы в политическую или стратегическую не удастся. Украина слишком уязвима, зависима и географически, если можно так выразиться, расположена не слишком удачно для того, чтобы в обозримом будущем обрести вновь утраченное когда-то ядерное оружие – лучшую, по мнению многих, гарантию национальной безопасности.
По условиям печально известного Будапештского меморандума Украина отказалась от собственного ядерного арсенала, доставшегося в наследство от СССР, в обмен на гарантии безопасности и территориальной целостности. Наша задача – понять, была ли эта сделка лучшей из всех возможных или хотя бы просто хорошей.
Широко распространенная оценка сводится к тому, что шансов сохранить ядерное оружие у Украины не было. Великие ядерные державы снова продемонстрировали консенсус в этом вопросе, и он сводился к давно известному принципу: ядерных государств должно быть как можно меньше. Общее давление делало цену сохранения ядерного арсенала запредельно высокой. Скорее всего, это правильная оценка. Крайне низкая скорость распространения ядерного оружия косвенно указывает на сложности, которые возникают даже у сильных и экономически эффективных государств при попытках обзавестись этой технологией. Препятствование распространению ядерного оружия относится к числу наиболее высоких и стабильных приоритетов внешней политики США, причем для достижения этой цели они вступают в сотрудничество даже с геополитическими противниками, как, например, с Советским Союзом во время «холодной войны». Все это означает, что сохранить ядерный потенциал Украине не удалось бы. Но это не означает, что условия отказа от него не могли быть другими.
Рассуждая о том, был ли такой отказ хорошей сделкой, стоит упомянуть принципиально иное состояние международной системы в тот момент, когда принималось решение. Эйфория от окончания глобального противостояния и радужные планы на будущее довлели над стратегическим анализом. Эпоха территориальных захватов, аннексий и прямого насилия, казалось, навсегда осталась в прошлом. Естественно, это была безответственная оценка, простительная для ученых, но никак не для государственных деятелей и уж тем более не для тех, кто руководил малыми и средними странами со сложной историей взаимоотношений с крупными и агрессивными соседями.
Как бы то ни было, неверная оценка действительности и перспектив ее изменения привела к ошибке, которую в будущем не раз повторят архитекторы внешней политики Украины: построение необоснованно оптимистичных сценариев и опора на них. Если бы оценка действительности была более трезвой, ядерная сделка для нас могла бы быть лучше. В ее основу стоило положить и более глубокое понимание мотивов и логики поведения Вашингтона – рецепт, применимый и для сегодняшних реалий.
Давление на ядерные и пороговые государства со стороны США приобретает разные формы, но их многообразие можно свести к трем направлениям. Во-первых, США создают нормы и режимы. Во-вторых, предоставляют гарантии и помощь. В-третьих, принуждают.
Поскольку создание норм и режимов – это многосторонний процесс, действующий структурно, а не в двусторонних отношениях, то в случае с Украиной четверть века тому назад США стояли перед выбором между принуждением и компенсациями. Предыдущий исторический опыт подталкивал их к последнему варианту. Дело в том, что ядерное оружие само по себе слишком привлекательно. Стремление им обладать естественно, если можно так выразиться. С его помощью, по крайне мере теоретически, государства способны компенсировать даже очень большие разрывы в обычных вооружениях, а также гарантировать неприкосновенность своей территории и защиту от широкого спектра военных угроз. Давление, угрозы и санкции – вплоть до военных ударов по потенциальным ядерным объектам – могут оказать нужное воздействие в краткосрочной перспективе, но в историческом масштабе куда эффективнее работают гарантии безопасности, поставки обычных вооружений и заключение оборонных альянсов. Звучит знакомо. Это как раз то, чего так долго и тщетно добивается Украина сегодня, став жертвой агрессии со стороны одного из государств-гарантов ее территориальной целостности.
С общей точки зрения, наилучшей гарантией безопасности – в том числе для государств, стремящихся к ядерному статусу – выступает распространение на них прямых оборонных обязательств. Неслучайно США, до середины ХХ века избегавшие любых долгосрочных альянсов и традиционно склонные к изоляционизму во внешней политике, после изобретения ядерного оружия превратились в страну с десятками оборонных соглашений и глубокой вовлеченностью в дело обеспечения безопасности других государств. Этот шаг позволил затормозить процесс ядерного распространения, существенно снизив заинтересованность в нем, скажем, таких государств как Германия и Япония. Именно присутствие прямых обязательств Вашингтона по защите этих стран сыграло ключевую роль в том, что до сегодняшнего дня они остаются безъядерными.
Поддержание широкой системы коллективных и индивидуальных обязательств требует от США значительных расходов, но они идут на них, потому что угрозы от распространения ядерного оружия способны нанести куда более значительный вред.
Это соображение, похоже, было упущено из внимания в начале 1990-х годов. Украина отдала свой ядерный потенциал в обмен на простое обещание не нападать на нее, в то время как по-настоящему важным было получить действенные гарантии безопасности, лучшей из которых было бы членство в НАТО, а второй по предпочтительности – двусторонний оборонный альянс со США.
Упущенная два с лишним десятка лет тому назад возможность сегодня откликается большими потерями и рисками. Ядерный статус нереально вернуть. Но вынести урок из прошлых ошибок можно: знать свои приоритеты, обмениваться равными по важности уступками, трезво оценивать ситуацию и исходить из худших сценариев развития событий – необходимые, хотя и не всегда достаточные, условия для проведения грамотной внешней политики.